Неизъяснимо прекрасно и печально – вдруг прикоснуться самым краешком к другой жизни, которая течёт себе где-то там, в местах, про которые ты только что даже не знал. Прикоснуться, понимая, что тебе не влиться туда, что у тебя своя линия, да и той жизни тебя тоже не надо: там своя планида, свой календарь, в котором тебя нет.
Похожее чувство бывает, когда ты стоишь в ранних декабрьских сумерках на льду Индигирки, под склоном хребта Тас-Кыстабыт, и видишь, задрав голову, высоко в закатном небе серебряный большой самолёт, летящий из Магадана в Москву. В нём сидят в тапочках люди и пьют бумажным стаканом сок или чай. И смотрят вниз, в немыслимую бездну, и видят там, на далёком дне её, тонкую серебряную нитку – петляющее русло Индигирки, где стоишь ты, невидимый им. Тебе не впрыгнуть в тот самолёт, им не спуститься к тебе. Пролетают мимо друг друга две жизни, две линии, соприкасающиеся одними только взглядами.
Вот так и я: ещё за пару дней до поездки, внезапно выпавшей, и слыхом не слыхивал, что такой город есть в свете. А он есть. Где-то между Москвой и Воркутой – Вельск.
Коноша.
Здесь я уже был. Но в этот раз – новое: мне стало ведомо, что она – Ко́ноша.
В Коноше железная дорога раздвояется: одна ветка идёт дальше в Архангельск, и по ней я ездил. А вторая – в Воркуту. Вельск там.
P. S. За это "раздвояется" мне уже попеняли, так что да: такого слова, конечно же, нет, правильно – "раздваивается". Зато есть старый советский анекдот с таким словом.
Вечером в вагоне было людно. Ходили, ужинали, пили чай, что-то вполголоса шутили. Но все эти люди сошли ночью в Вологде, и мы с моим спутником проснулись утром в вагоне одни. Не считая проводниц, конечно. Вместе нас было четверо, так и приехали в Вельск.
Стоянка в Вельске – две минуты. Кажется, кроме нас больше никто не приехал сюда.
Вокзал Вельска невыразимо огромен и величествен. Как Курский вокзал у несчастного Венечки.
Да-да: это Север.
Номер оказался помпезен. Почувствовал себя принцем Вельским.
Стало даже как-то жаль, что переночевать не доведётся. Но надо помнить: здесь своя жизнь и свой календарь, в котором меня нет.
В соседнем кафе-бистро – хорошая выпечка и приличная недорогая еда.
Картошка "Гармошка"...
Спросил у симпатичной вельчанки за прилавком:
– А отчего же, скажите, пожалуйста, у вас картошка – "гармошка"?
– Да вот же, посмотрите: она тут надрезана ломтиками – как будто в самом деле гармошка! Вот почему!
И рассмеялась так мило и непосредственно, что захотелось её расцеловать в щёчки. Ну... в самом хорошем смысле этого слова.
Сидел там, пил кофе.
Приходили совсем юные парочки, ещё школьники, наверное. Девочки в нарядных платьях с кружевными белыми воротничками, мальчики – в отглаженных джемперах. Долго чинно читали меню, покупали сок, пиццу и мороженое. Держались за руки. Видно было, что для них это – выход в приличное место. Что пусть и небольшое, но всё ж событие. Видно, что хорошие ребята, что родители правильно воспитали. Лица чистые, открытые, глаза не бегают по-тараканьи воровато по сторонам, соображая, как бы это где бухнуть-курнуть.
Люди ведь тянутся к красивому, к чистому, хотят лучше жить, а не в грязи в трущобах-хрущобах. Им бы, этим юным ребятам, дать возможность будущего – хоть небольшую приоткрытую дверку, чтоб не одни только лесоповал, шиномонтаж и колония маячили у них впереди в этом Вельске, а что-то большее – так они горы свернут со своей целеустремлённостью, со своей этой тягой к хорошему!
Если бы...
Вот и их всех, этих ребят, захотелось обнять и прижать к себе, как своих детей, вместе со своими детьми, потому что мы – одно, мы один народ, и надо, чтобы у нас всех было это будущее.
Словом, расчувствовался я. Хотя кроме кофе – ни-ни!
Пошёл гулять-смотреть.
Рынок с таким вот "вторым светом" – в Архангельске похожий.
Заворожил меня этот зелёный дом на набережной. Он сейчас пустой, а раньше была, кажется, станция переливания крови. А сейчас пустой. Развалится или сгорит: спалят.
Всё никак я не мог от него уйти, оглядывался. Дом – как вся наша русская провинция: ещё стоит, но люди уже съехали. Но покуда стены-крыша есть – есть надежда, что кто-то заселится.
Ну что же? Дню конец – пора и в вельский вокзал, невыразимо огромный и величественный.
Помните вот это: "...где мчится по-о-езд Воркута – Ленингра-ад"? Вот здесь он и мчится, судя по расписанию.
...И вот уже скорый Воркута – Москва набежал, втянул в себя, уложил на мягкие полки и унёс – от мешочков с курой, от картошки-гармошки, от той хорошенькой вельчанки, от зелёного пустого дома на набережной – от всего того, что промелькнуло и чего больше никогда в жизни не увижу.
Зато я буду знать, что этот город есть!
http://yesaul.livejournal.com/841554.html
|
