[Много прошло лет с описываемых в моей повести событий.]

[Вспоминая их, я не только вновь испытываю, переживаю, но и вижу все события тех лет, действующих лиц, предметы, природу, здания и обстановку. Я опускаю из описания многие однотипные события, упоминаю только действительно существовавших лиц под их собственными именами. Нет ни одного имени или события вымышленного. Многие имена забылись, я просто не упоминаю, оставляя как бы безвестными, безымянными. Кто еще жив и вспомнит события, описываемые мною, пусть простит за неупоминание их имен. Да простят меня погибшие, истерзанные и неупомянутые. Да простит их Господь Бог. Прощаю и я всех обижавших и приносивших мне зло и прошу прощения у всех, кому вольно или невольно я принес горе, несчастье, обиду словом или действием. Господи, прости меня грешного.]

[СЕВДВИНЛАГ]

[Во второй половине декабря 1941 года из Архангельской пересылки Бакарицы нас погрузили в вагоны-телятники и опять в неведомые пути-дорожки. Эшелон прибыл на станцию Коноша. Нас выгрузили из вагонов и общей колонной повели дальше. Был сильный мороз. У кого были какие-то тряпки, то обмотали себе нос и лицо и все же многие получили обморожения.

К вечеру мы пришли в местечко Вересово. Здесь были поставлены палатки, в которых мы и переночевали. Утром выдали ватные носки-чуни, бушлаты, рукавицы, хлеб замерший как камень и холодную воду. Печек в палатке не было. После раздачи одежды и хлеба построили всех в колонну и двинулись дальше. За сутки дошли до деревни Подюга. Здесь был первый лагерный пункт. В зоне стояло несколько бараков с печками, кухня.

Через сутки примерно половину из вновь прибывших построили в колонну, и пошли дальше, в том числе и я. Мороз все усиливался. Для наших вещей и сопровождающих было выделено три подводы. Меня поставили извозчиком. Впереди шла колонна, за ними наши подводы. Периодически на подводы подсаживали отдохнуть, кто уже обессилел и не мог двигаться. Вместо санок были обыкновенные телеги, на них невозможно долго сидеть, так как донимал холод и человек, немного отдохнувший, соскакивал и шел пешком, стараясь на ходу согреться. Мы видели, что конвой тоже замерзал и еле передвигал ночи, уже не обращая внимания, что колонна растянулась.

У меня сильно мерзли пальцы рук, брезентовые рукавицы плохо сохраняли тепло, а руками надо держать холодные вожжи. Чтобы согреть руки, я останавливал лошадку и руки засовывал под хомут на плечи лошади, отогревал пальцы и снова в путь, догоняя колонну. Так прошел весь день, стало темно, а мы еще не достигли намеченного пункта для ночлега. Усталость, мороз сковывали все суставы и двигались мы медленно. Когда уже полностью вышла луна и засверкали звезды - впереди показались тусклые огоньки селения.

Вскоре мы подошли к местечку Куваш. Устали и замерзли так, что добравшись до тепла в бараках падали на нары, засыпая, не чувствуя голода.

Много было обмороженных. У меня на левой ноге, на пальцах появились пузыри и ноготь большого пальца отошел от мяса и кажется "плавал" в жидкости пузыря. Я сделал себе перевязку, пузырь удалил вместе с ногтем. Через несколько дней ослабевших и больных оставили на этом лагпункте, а мы пошли дальше, к вечеру пришли к лагпункту рядом с деревней Синега. Здесь нам предстояло жить и работать.

В целом лагерь назывался Севдвинлаг. Штаб его располагался в городе Вельске Архангельской области. Севдвинлаг предназначался для строительства железной дороги от станции Коноша до города Котлас. Отдельные лагпункты назывались колоннами. Колонна №№ 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 и т.д. Располагались эти колонны через 3-4 километра по всей трассе от Коноши до Котласа.

В колонне № 1 уже до нашего прибытия находились заключенные, прибывшие ранее. Их силами построены бараки и зона для заключенных и за зоной дома для охраны, конюшня, склады.

Нас, вновь прибывших, расформировали по бригадам и через день вывели на работу. Каждой бригаде отводился свой участок. Сначала необходимо вырубить лес, снять растительный слой и выбрать грунт на определенную глубину для будущего полотна дороги. Орудиями производства были пила, топор, кирка, лопата, тачка.

Грунт глинистый. Промерз на большую глубину и не поддавался не только лопате, но даже лому и кирке. Приходилось откалывать буквально по кусочкам. Работали по десять часов в день. Грелись у костров, которые разжигали для отогрева земли. Норму выполнить было просто невозможно. Конвой, администрация лагеря отгоняли от костров, ругали и даже били, заставляя работать.

В зону возвращались усталые, замерзшие. Я чувствовал, как мои силы убывают, все больше одолевает усталость, ночной сон в душном бараке, недоедание не могли восстановить затраты физического труда. Но я не сдавался, бодрил себя и ходил на работу. Оставаться в зоне еще хуже.

После выхода на работу, так называемого развода, в зоне всех оставшихся выстраивали и проверяли причину невыхода. Кто оставался без уважительных причин - отказчиков, во-первых, били, связывали и все равно вели силой на трассу. Упорно сопротивляющихся привязывали к санкам и лошадь везла их полураздетых волоком или же сажали в ШИЗО /штрафной изолятор/.

Около вахты, в так называемом предзоннике, стояло небольшое здание метров 10-15 квадратных, не отапливалась, дверь плотно закрывалась на замок. Если на трассе в обед все же давали горячий суп, овсяную или пшенную кашу, то в изоляторе ничего не полагалось. И все же ежедневно находилось от 5 до 10 человек отказчиков. Некоторые прятались в бараках в разные углы, под нары, на чердаки и даже просто зарывались в снежный сугроб, но их все равно находили, следовало избиение и ШИЗО.]

[Прошло больше месяца пребывания в колонне № 1 и работы на трассе. Уже некоторые со мной прибывшие от истощения не могли вставать. Видя их беспомощность и полное истощение, их переставали выводить на работу, предоставив тихо умирать на нарах.

Мертвых, всегда по утрам, после развода собирали по баракам, укладывали на санки и вывозили в лес для захоронения. Мне рассказывали, что в мерзлом грунте могилы копали не глубоко засыпая верхним грунтом и звери легко добирались до трупов.

Такая участь ожидала и меня. Но судьба и Божья воля спасли меня и на этот раз. В зону приехала группа начальства, в том числе и начальник санитарного отдела лагеря. Я вечером пробился к нему на прием.]

[Я объяснил, что моя специальность фельдшер и я хотел бы работать по специальности. Он попросил принести мой формуляр, где записано, что я фельдшер.]

[На второй день как всегда я вышел с бригадой на развод, чтобы идти работать на трассу. Но нарядчик вызвал меня по фамилии и велел идти к начальнику колонны, который, не вступая ни в какие разговоры, сказал, что я назначен зав. медпунктом колонны.

Я пришел в медпункт, где меня уже ожидали. Для медпункта была отгорожена часть общего барака. Первое помещение было прихожей в 15 квадратных метров, затем приемная такая же и примерно в два раза больше - третья комната - стационар. Прием - передача заняла несколько минут, так а как принимать почти нечего. В ящике на полке из досок было несколько бинтов, вата, йод, марганцовка, аспирин и еще несколько порошков. Мне передали журнал регистрации посетителей и мой предшественник ушел, ни слова не говоря о характере работы.

На второй день я его увидел уже помощником коменданта, отыскивающего отказчиков и выталкивая их на работу за зону. С этого дня началась моя медицинская карьера.]

[А на полях России бушевала война. Официальные сводки нам не сообщались. Но из писем от родных, знакомых и работающих с нами вольнонаемных медработников - мы знали о несчастье, постигшем нашу страну. Знали о неудачных боях, об отступлении, сдаче городов. Было больно и обидно за свою Родину. Из дому мне сообщили, что мои два дяди ушли на войну, дядя Иван уже убит, пришла похоронка. На войну ушли и мои сверстники.

На одной из утренних проверок перед строем начальник колонны объявил, что желающие идти на фронт добровольцами должны подать заявление.

Мы посоветовались с Карловым и оба подали заявления и стали ждать отправки на фронт. Карлова отправили на фронт месяца через два после подачи заявления, а меня значительно позже.]

[Во вновь открытой колонне № 20, располагающейся около деревни Сенгас, не было медработника и меня направили туда заведующим медпунктом. К несчастью, колонну 20 курировал оперуполномоченный Портной, который не замедлил проявить ко мне бдительное внимание. Я был очень осторожен и все же попался на его провокацию, о чем я расскажу ниже. Начальником колонны 20 был освободившийся бывший заключенный уголовник. Оправдывая доверие, оказанное ему и, не имея ни малейшего желания идти на войну, он услужливо выполнял все указания свыше, в том числе и Портного.

Для трассы будущей железной дороги колонне 20 необходимо выполнить выемку высотой до 20 метров и около километра длиной. Земля сплошная глина, липнувшая к лопате, а частые дожди еще больше усложнили работу. Над входом в зону, над воротами большими буквами на доске написан плакат: "На трассе нет дождя, в зоне нет отказчиков!" Это означало, что, несмотря на дождь и непогоду, работа на трассе должна выполняться, а все оставшиеся в зоне, без уважительных причин, будут выведены или вывезены для работы на трассу безоговорочно. Заключенных такой лозунг не воодушевлял, но начальством выполнялся в точности.]

[Нашу колонну опекал - курировал уполномоченный оперативник чекистской части некто по фамилии Портной. Его обязанность выискать крамолу, контролировать режим содержания, ужесточать его, собирать сплетни, клевету и т.д. Для этой цели завербовывались сексоты. Я уже хорошо знал кто это такие. Меня он вызвал к себе в кабинет, стал расспрашивать, за что я судим, где был, с кем знаком, какие среди заключенных идут разговоры, не слышно ли о готовящихся побегах, о вредительстве. Я с осторожностью отвечал отрицательно. Затем Портной предложил мне сотрудничать с ним и сообщать обо всем, что узнаю. Я отказался, заявив, что для роли сексота не подхожу и кляузничать не буду. Он, видимо, не ожидал такого резкого прямого ответа и крикнул: "Пошел вон, сволочь". Я понял, что нажил себе врага. Но был доволен собой, что прямо и бескомпромиссно дал отпор.

Через несколько дней Портной пришел в медпункт и к чему-то придрался и приказал посадить меня в карцер. Заключенные в зоне узнали об этом и утром половина лагеря не вышли на работу, заявляя, что больны, а так как я находился в карцере, прием не велся. Меня срочно освободили из карцера и я стал вести прием, который "растянул" почти на весь день. Оставшиеся в зоне как больные, так и здоровые в этот день на работу не ходили. Портной безусловно затаил против меня зло, и я мог ожидать всякой пакости.]

[В колонне 20 я проработал несколько месяцев до поздней осени. "Кум" Портной опять вызвал меня и сделал прежнее предложение с добавлением, что если я не соглашусь, то он сгноит меня в карцерах или отдаст под суд за контрреволюцию и расстреляет. Я стать сексотом категорически отказался. Портной спешил меня отправить на штрафную, чтобы поставить начальника медсанчасти перед совершившимся фактом.

Штрафной лагпункт находился в местечке Кизема - будущая станция того же названия. В лагере были ворье, жулики, бандиты. Меня зачислили в одну из таких бригад. На работу не выходило больше половины списочного состава. Кроме воров в законе было много и к ним примазавшихся, шестерок, которые подделывались под воров и тоже не ходили на работу. У нас бригадиром был с большой черной бородой молодой грузин, бывший абрек. В моих руках опять оказалась лопата, лом, тачка, но проработал я недолго. Фельдшер штрафной колонны был некто Журавлев. Он, как я узнал, был сексот. К нему я не заходил. Кого-то из воров он выдал и поплатился жизнью. С проломленной головой его нашли между бараками.

Начальником колонны № 3 оказался бывший начальник колонны 1. Он знал меня и после убийства Журавлева назначил меня зав. медпунктом.

Тяжелая работа, отвратительный лагерный быт, плохое питание высасывали у человека все силы и соки. Сначала исчезал весь жировой слой под кожей, начиналась атрофия мышц. Ягодичные мышцы атрофировались так, что анальное отверстие все открывалось взору. Не надо раздвигать ягодицы как в тюрьме, чтоб увидеть не спрятано ли что между ними. Все было на виду. Присоединившийся к истощению дистрофический колит окончательно доканывал человека и сводил его в могилу.

Питание и условия я улучшить не мог. Я мог освободить от работы, положить к себе в стационар и отправить в лазарет, стремясь приостановить, задержать истощение, спасти жизнь. Для профилактики заболевания цингой я делал хвойный настой. Из лесу привозили ветки сосны или ели. Я специально освобождал от работы ежедневно двух - трех человек для помощи. Они ощипывали у веток иголки, санитар в деревянном корыте рубил их топором. Измельченная масса засыпалась в бочку и заливалась кипятком. Получался зеленоватый настой. На вечернем приеме я обязательно заставлял пить этот настой всех, а санитар в ведре разносил по баракам. Надо отметить, что многих хвойный настой буквально спасал от цинги.

Насколько слов о структуре лагеря - колонны. Схема их везде одинаковая. Разница в лицах, индивидуальных чертах, где мягкий становится жестоким, а жестокий - очень жестоким до тирании и изуверства. Возглавлял колонну начальник, глава администрации, как правило, лицо гражданское, нередко из бывших заключенных. Но ему не подчинялись работники охраны. Охрану возглавлял начальник охраны - командир взвода - лейтенант или младший лейтенант. Его заместитель - старшина. Надзиратели на вахте и в зоне подчиненные начальнику колонны - лагеря, а в вопросах охраны - начальнику охраны. За группой колонн-лагпунктов закреплялся уполномоченный оперчекистской части. Его распоряжения обязательны для начальника колонны и командира охраны в смысле режима и усиления охраны. По указанию "Кума" - оперуполномоченного заключенного могли избить, посадить в ШИЗО, лишить переписки, поставить на определенную работу, снять с работы. "Кум" являлся всевластным хозяином . Он не имел права никого освободить, но имел право и пользовался им, возбудить уголовное дело, спровоцировать его и по заведомо ложным фактам отдать под суд и проверить, чтобы действительно осудили. Не было случая, чтобы суд оправдал кого-то.

У начальника лагпункта были помощники - все из числа вольнонаемных, проверенных. Помощник по труду - у него хранились все документы на заключенных - формуляры. Помощник по труду отвечал за привлечение всех к работе, к труду. Его помощником был нарядчик из числа заключенных, но только не политический, а из уголовников, хам, вышибало. Нарядчик выгонял на работу, проверял оставшихся.

В отличие от всей администрации лагеря особое положение занимала медицина вообще и зав. медпунктом, в частности. На 98 процентов все врачи и фельдшера были из числа осужденных по статье 58-10, заменить их было просто некем. Администрация вынуждена считаться с ними. Врачи и фельдшера были образованными людьми, профессионалами в своей деятельности, по самой специфике профессии не могли и не подчинялись никому, кроме своего непосредственного руководства. Поставленный диагноз мог отменить только другой врач, более высокой квалификации и должности. Но подобных фактов почти не было. Только явные, наглядные нарушения или провокации, как в случае со мной, могли быть использованы против медработников.

...К своей профессиональной работе фельдшера я относился более чем серьезно. Пополняя теоретические и практические знания, я в своей квалификации имел определенный успех и авторитет среди врачей, заключенных в зоне, администрации и гражданского населения лечившихся у меня. Описываемые мною - не только период нахождения на этой колонне, а обобщение деяния во всех лагпунктах Севдвинлага. На штрафном пункте я пробыл около пяти месяцев и серьезно заболел. По селектору сообщил в санотдел начальнику Максимову о своей болезни, сказал, что я не могу работать. Приехал врач, осмотрел меня и отправил в лазарет с диагнозом воспаление легких. Температура достигла 39, 5 градусов. Давило грудь, кашель судорожно содрогал все тело. Лазарет располагался на станции Шанголы и имел кодовый номер 3. Проболел несколько недель. После выздоровления меня оставили работать в том же лазарете фельдшером хирургического корпуса. В лазарет Шанголы поступали больные с лагпункта, отстоящих примерно на пятьдесят километров в обе стороны...

...В октябре 1943 года меня вызвали с вещами на вахту и ничего не объявляя в поезде повезли в г. Вельск. На сборном пункте собралось около трехсот человек. Пришел областной военный комиссар и объявил, что наше ходатайство о посылке на фронт удовлетворено. Мы больше не заключенные, мы добровольцы, едущие на войну. Погрузили в товарные вагоны точно так же, как для заключенных, только дверь не закрывалась на замок и мы поехали в сопровождении особых войск НКВД... Штрафников использовали на самых трудных участках. В первом же бою меня ранили в плечо. Наш штрафбат справился с боевой задачей и ценой больших потерь занял нужную высоту. От нашего взвода в 40 человек осталось в живых 15. Клеймо врага я смыл кровью, но так как в бою вместо убитого командира взвода принял командование на себя, меня оставили в качестве комвзвода в штрафниках.

Господь меня хранил и на войне. Судьба меня бросала в самое пекло, я трижды был ранен, но оставался жить. Через два месяца я был уже командиром роты в звании лейтенанта. В бою около Черной речки осколком снаряда мне выбило четыре нижних зуба, наполовину разорвало язык и переломило нижнюю челюсть, но, в общем, повезло и на этот раз. Я не только выжил, но в госпитале познакомился со своей будущей женой. Это была любовь с первого взгляда. Я влюбился в нее, как только увидел в числе вновь прибывших медсестер.

После госпиталя меня направили на Карельский фронт. В бою за станцию Массельскую я командовал ротой и получил орден Красного Знамени. Мне присвоили звание старшего лейтенанта. В августе 44 нашу часть перевели в Заполярье на левый берег Кольского залива. Сильные бои были у реки Западная Лица в районе долины Титовка, потом названной Долиной Смерти. Здесь, в рукопашном бою против отборной егерской немецкой дивизии меня ранили штыком в грудь. Штык ударился в медаль на груди и, соскользнув с нее, прошел в сантиметре от сердца. Я потерял много крови, мне делали переливание.

Ранения полученные были не смертельны. Я остался жив. Получил награды - четыре ордена и две медали. Причем награда за боевые действия, а не юбилейные, которые в данное время некоторые так выставляют. Мне присвоили офицерское звание, должность. Ничего не предвещало угрозу и беду. Но человек предполагает, а МВД располагает и никого не выпускает со своего внимания. Неустанное, бдительное око всегда над нами. Черные тучи уже вовсю сгущались надо мной и "гром" грянул... Началось просеивание и в войсках. Вспомнили все прежние "грехи", у кого они были в биографии. Замполитом был у нас некто Мази. Трус, умудрившийся ни разу не побывать в прямых военных действиях. Но всегда оказывался в списках представляемых к награде, а я его вычеркивал. Мерзавец написал на меня донос. Кто хотя бы раз был в лапах НКВД, он навечно оставался в черном списке, несмотря ни на что. Надобность во мне, как живой силе на фронте, отпала, а от карательных операций я отказался, следовательно я неисправившийся, затаившийся враг.

Меня вызвали в штаб дивизии и прямо в кабинете схватили сзади за руки, обрезали (не сняли) ремни, отобрали пистолет, сняли погоны, ордена, медали. Я оказался арестованным. Через пару дней вместе с группой бывших пленных без суда и следствия, без всякого обвинения повезли домой, в Россию матушку. Так я оказался в фильтрационном пересыльном лагере. Все возвратилось на круги своя. Командировка на фронт завершилась... Cледователь сказал, что он затребовал и получил выписки из моего прежнего дела, за что я был осужден, а также характеристики из воинской части. После нескольких таких собеседований меня на допрос вызывать прекратили. И объявили, что я направляюсь в Севдвинлаг для отбытия оставшегося прежнего срока с включением в него времени нахождения на фронте. Нас, группу бывших фронтовиков, а теперь уже заключенных, отправили в Севдвинлаг. Так я оказался в колонне № 1 Севдвинлага. В проведении медкомиссии вновь прибывших принимал участие прежний начальник санитарного отдела. С ним состоялся у меня разговор и через несколько дней меня направили в качестве зав. медпунктом в колонну № 6, располагавшуюся в 5-6 км от города Вельска. Итак, все встало на круги свои...

http://www.pezhma.ru/issue.shtml/hram/250.html -- В публикации использованы материалы, взятые с сайта www.sakharov-center.ru

Полный текст монографии Вы можете прочитать, перейдя по ссылке:

http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_book153e.html?id=86648&aid=219